Конармия[Часть первая] - Александр Листовский

Вдали послышались пушечные выстрелы.

— Четвертая на прорыв пошла, — определил Харламов при общем тревожном молчании. — Ай и молодцы ребята в четвертой дивизии! Одно слово, шахтеры. Горами ворочают, да.

— Не зря Семен Михайлович ее впереди послал, а начдивом Тимошенко поставил, — сказал Чаплыгин.

— Семен Михайлович сам при ней все время находится, — подхватил Харламов. — Связные сказывали, который день не слазит с коня. А товарищ Ворошилов вчера самолично первую бригаду шесть раз в атаку водил, как нрорывались с Замостья.

— Кабы знать, откуда теперь паны будут наступление делать? — подумал вслух Климов.

— Попытай у пана Пилсудского, он тебе скажет! Конечно, обмениваясь мнениями о положении на фронте, бойцы не могли так детально знать обстановку, как знали и понимали ее в штабах. Создавшееся положение настойчиво требовало оказания помощи Первой Конной со стороны соседних армий их активными действиями; этой помощи оказано не* было по той причине, что численно слабые 12-я и 14-я армии были скованы в своих действиях сильнейшим противником. В этой неимоверно трудной обстановке Реввоенсовет принял единственно правильное решение — повернуть Конную армию на восток, выйти из готового сомкнуться кольца и через Грубешов присоединиться к общему фронту. Но для этого надо было преодолеть реку Гучву, протекавшую в непроходимых болотах.

Тем временем действия развивались следующим образом. Ранним утром 1 сентября генерал Сикорский обрушил концентрическим ударом группу войск генерала Галлера на 11-ю дивизию и Особую бригаду. К полудню кольцо наступления в этом районе было готово каждую минуту сомкнуться. Это заставило 11-ю дивизию и Особую бригаду начать отход в северном направлении. Тяжело было и на участке 14-й дивизии которая, обливаясь кровью, дралась левее 11-й. Несколько иначе было в 6-й и 4-й.

6-я дивизия сдерживала наступление противника с запада и, находясь в арьергарде главных сил, выходила на линию Замостье — Рушов.

4~я дивизия после успешного боя, происшедшего накануне, 1 сентября находилась в резерве. На нее и выпала благородная задача парировать удар группы генерала Галлера и разорвать кольцо окружения.

И вот теперь бойцы прислушивались к тревожному гулу канонады, зная, что в сражение вступила старейшая дивизия, основа Конармии.

На нее были обращены все надежды.

Артиллерийская стрельба неожиданно смолкла. По лесу раскатывался далекий сливающийся крик…. — Что это? — спросил Аниська.

— В атаку пошли, — сказал Харламов.

— А почему вдруг замолчали?

— Рубят!.. Какой может быть крик…

— Тихо, ребята! — предупредил Чаплыгин, хотя все молчали.

Размахивая руками и крича что-то, к ним бежал Митька Лопатин.

— Братва! Братцы! Товарищи! — кричал он. — Четвертая дивизия прорвала фронт! Ура! Противник бежит! По коням, братва!..

Вскочив в седла, бойцы продирались сквозь кусты. Под копытами лошадей захлюпала грязь. Размахивая над головой тяжелым мечом, мимо промчался Дерпа. За ним с дробным топотом прошел эскадрон. Мелькали молодые и старые лица бойцов. У многих головы были обвязаны окровавленными бинтами и тряпками. Открывшаяся перед их глазами большая поляна была забита отступающими легионерами. Это были ударные части генерала Галлера, сформированные и обученные за границей и состоявшие из солдат мировой войны, добровольцев, навербованных в Австрии, Германии и Эльзас-Лотарингии. Однако 4-я дивизия сокрушительным лобовым ударом сломила их сопротивление. И теперь эти полки, отличавшиеся необычайной стойкостью и имевшие приказ пленить Конную армию, превратились в мятущееся стадо обезумевших от страха людей. Они бежали целыми батальонами, кто бросая оружие, кто неся винтовки на плече дулом вперед, словно это было не боевое оружие, а простые дубины.

Они бежали и, как буйный водоворот, кружа, равнодушно уносит щепку в пучину, увлекали вместе с собой офицеров, тщетно пытавших вновь кинуть их в бой…

Высокий поручик со свисающими по углам рта усами, прислонясь спиной к дереву, со спокойной методичностью расстреливал своих солдат из пистолета в упор. Но оставшиеся в живых спокойно обегали его и бежали дальше, будто это было в порядке вещей и будто бы и надо было делать именно так.

Но уйти далеко галлеровцам не пришлось. Атакованные с тыла 61-м полком и встреченные пулеметным огнем обошедшей их третьей бригады 4-й дивизии, выдохшиеся в беге солдаты останавливались и поднимали руки.

Конармейцы быстро разбивали пленных на группы. Комендант штаба армии, рыжеватый человек в красной фуражке, стоя на опушке, распоряжался движением. Мимо него проходила рысью конница и артиллерия. Следом за ними из леса сплошной кишащей массой повалил армейский обоз. Катились залепленные грязью повозки, штабные тачанки, обывательские подводы и походные кухни. Изредка проезжали большие арбы с впряженными в них верблюдами. Свалявшаяся шерсть, как хлопья нечесаной пакли, болталась на их худых голых ногах.

— Давай! Давай! Не задерживай! — зычно покрикивал он.

Повозки рысью проезжали поляну и скрывались в лесу. Ездовые, в том числе и уже решившие, что им не выйти из окружения и придется погибнуть в проклятых болотах, повеселев, понукали приуставших лошадей громкими криками.

Однако оказалось, что было прорвано только второе кольцо окружения. Вдали, где дорога выходила к мосту через Гучву, опять закипел сильный бой. Шедшая в голове вторая бригада, при которой находился Ворошилов, ввязалась в схватку с сильным заслоном противника. Впереди загремели орудия, и, наполняя лес шумным эхом, загорелась ружейная перестрелка.

Буденный с озабоченным выражением на утомленном, почерневшем лице стоял на зарядном ящике и смотрел в бинокль. Перед ним открывался широкий вид на пустынную, заросшую осокой и камышом долину реки. В полуверсте, по обе стороны от того места, где он находился, стоял вековой лес. Самой реки отсюда не было видно, и только в трехстах саженях чернели в сизом тумане перила моста. К нему вела через болото узкая гать.

Уже было известно, что противник, использовав старые окопы германской войны, организовал по эту сторону предмостные укрепления, из которых простреливается не только гать, но и все болото до самого леса. Было также известно, что болото непроходимо и наступать по нему нельзя. Единственным сухим местом являлась небольшая лужайка вправо от гати, почти у самого моста, со стоявшими на ней копнами сена. На этой лужайке и были организованы неприятелем предмостные укрепления.

«Да, — думал Буденный, — остается одно: внезапно проскочить гать в полный карьер, обойти укрепления и ударить по противнику с тыла». Его очень беспокоило то обстоятельство, что правый от него выступ леса был очень близок мосту и давал возможность противнику обстреливать переправу фланговым огнем. Высланная разведка встретила на своем пути сплошную трясину и не смогла добраться до леса. Короче говоря, вопрос, занят ли лес, остался невыясненным. Оставалось одно — выбить противника из укреплений, поставить на их месте артиллерию и обеспечить орудийным огнем прохождение через гать и мост частей Конной армии, может быть, даже пожертвовав пушками.

Этими соображениями и обменялся Буденный с подъехавшим к нему Ворошиловым.

Реввоенсовет тут же принял решение двинуть для захвата укреплений бригаду Тюленева.

Тюленев с молодым, краснощеким и, несмотря на бои, чисто выбритым лицом стоял перед Ворошиловым и Буденным и выслушивал указания.

— Смотрите, товарищ Тюленев, — говорил Ворошилов, — наименьшие потери даст наиболее быстрое прохождение гати. Поэтому скачите как только можно быстрее.

— Ничего, проскочим, товарищ Ворошилов, — отвечал Тюленев, польщенный тем, что ему предстоит идти в голове и пробить дорогу для армии.

Получив дополнительные указания на то, как действовать после захвата укреплений, Тюленев направился к бригаде, уже выведенной из боя и подтянутой к лесу.

Спустя некоторое время командир дивизиона Шаповалов развернул батареи на огневой позиции.

Он произвел уже несколько пристрелочных выстрелов по окопам противника, когда позади него послышался тяжелый конский топот. У опушки показались вороные запряжки артиллерийских лошадей. Впереди, важно подбоченясь, ехал совсем молодой белокурый паренек. Он приблизился к Шаповалову и, не слезая с коня, доложил, что четвертая батарея шестого конартдива прибыла к нему в подкрепление.

— А где командир батареи? — спросил Шаповалов.

— Раненый он, — сказал паренек, взглядывая на Шаповалова быстрыми глазами с таким видом, словно считал подобный вопрос совершенно излишним.

— А военком?

— Только сейчас поранили.

— Так кто же командует батареей?

— Кто? Я и командую.